Ценность научной истины: локальная история

Одним из основателей современной науки считается Галилео Галилей, а самым известным его поступком — слова пред лицом суда инквизиции: «А всё-таки она вертится!» И хотя эта фраза — лишь легенда, она, тем не менее, всегда служила символом примата научной истины и верности принципам науки. Символ — потому и символ, что за ним стоит не единичное событие. И галилеевская ситуация, увы, еще неоднократно возникала в истории науки. В Год науки хорошо бы вспомнить хотя бы некоторых из ученых, которым в относительно недавнем прошлом пришлось в этой ситуации оказаться. Мы помним имена ветеранов войны, защищавших страну от агрессии извне, многие десятилетия работают поисковые отряды, разыскивающие имена и останки забытых воинов, но те, кто пытался защитить науку от средневекового невежества, не всегда удостаиваются такой чести.

Эта статья посвящена памяти тех, кто пострадал в 1948 году за признание научных результатов, противоречивших директивам партии и правительства. Множество биологов по всей стране были уволены и лишены возможности работать (как минимум по специальности, а то и вовсе) за «вейсманизм — менделизм — морганизм» и за непризнание основ «мичуринской биологии» и «творческого дарвинизма»¹. Формальной основой для этих массовых увольнений послужил так называемый кафтановский список — Приказ министра высшего образования СССР С. В. Кафтанова «О состоянии преподавания биологических дисциплин в университетах и о мерах по укреплению биологических факультетов квалифицированными кадрами биологов-мичуринцев» от 23 августа 1948 года (а следом за ним и ряд других аналогичных приказов по тому же министерству). В этом приказе перечислены некоторые сотрудники вузов, которых следует освободить от работы как «проводивших активную борьбу против мичуринцев и мичуринского учения и не обеспечивших воспитания советской молодежи в духе передовой мичуринской биологии» (п. 2.), и дано распоряжение министерским структурам «в двухмесячный срок пересмотреть состав всех кафедр биологических факультетов университетов, очистив их от людей, враждебно относящихся к мичуринской науке» (п. 6). Поименный список небольшой, в нем всего два десятка человек — заведующих кафедрами, профессоров и доцентов из восьми университетов

Начинается список с Московского университета. МГУ, точнее, его сотрудникам, от которых он был «очищен» за «враждебное отношение к мичуринской науке»², и посвящена эта статья. Поскольку объем публикации не позволяет привести подробные биографии, а многие из упомянутых здесь ученых достаточно известны, и о них можно найти немало информации, здесь будут приведены только краткие биографические очерки.

Августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 года, как правило, ассоциируется с разгромом генетики, однако ее последствия затронули многие биологические дисциплины. Так, на биологическом факультете МГУ реорганизации или увольнения коснулись кафедр генетики, дарвинизма, динамики развития, зоологии позвоночных, физиологии растений, лаборатории экологии, Ботанического сада МГУ. Первым из названных поименно в приказе министра Кафтанова был зав. кафедрой дарвинизма академик Иван Иванович Шмальгаузен (1884–1963). Шмальгаузен был учеником А. Н. Северцова. В биографических справках его называют зоологом, эмбриологом, эволюционистом, иногда просто биологом. Ему принадлежат классические труды по эволюционной теории, биологии развития и даже (в последние годы его жизни) по применению кибернетики в биологии. Однако при всей широте сферы его научных интересов они были всё же далеки от собственно генетики. По словам самого Ивана Ивановича: «Самое большое, что у меня ­некоторое отношение может иметь к генетике, — это работа по феногенетике ­расовых признаков у кур» ³. Но к 1948 году расширилась другая сфера — сфера интересов Т. Д. Лысенко, включившая теперь вопросы биологической эволюции. Учитывая, что Шмальгаузен был крупнейшим биологом-эволюционистом, «конфликт интересов» с Лысенко был неизбежен. В Московский университет Шмальгаузен впервые пришел вместе со своим учителем Северцовым в 1913 году и работал на кафедре сравнительной анатомии до 1918 года. В ­1939-м он вернулся в МГУ, возглавив кафедру дарвинизма. С 1936 года, пос­ле смерти Северцова, он также одновременно был директором Института эволюционной морфологии (ИЭМ) АН СССР (ныне — Институт проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова РАН). С обоих этих постов — директора академического института и заведующего университетской кафедрой — он был снят после августовской сессии ­ВАСХНИЛ как один из «проводивших активную борьбу против мичуринцев и ­мичуринского учения и не обеспечивших воспитания советской молодежи в духе передовой мичуринской биологии». Была также разогнана его лаборатория феногенеза в ИЭМ⁴. Однако он не был лишен работы полностью и был оставлен в ИЭМ. Более того, в 1950 году благодаря директору ленинградского Зоологического института Академии наук СССР Е. Н. Павловскому, который пригласил его возглавить отдел низших позвоночных и даже разрешил не переезжать в Ленинград, Шмальгаузен смог собрать вокруг себя крошечный коллектив сотрудников и продолжить свои работы по теории эволюции. (Результат этих работ был обобщен им в книге «Происхождение наземных позвоночных», вышедшей в свет уже после его смерти (1964), а позже они даже были отмечены одной из премий АН СССР.)

Таким образом, судьба Шмальгаузена после сессии сложилась относительно мягко — мягче, чем у большинства остальных уволенных одновременно с ним сотрудников биофака МГУ. Наряду с «локальными» причинами (смелость и иерархическое положение Павловского, решившегося взять к себе опального академика и, более того, создать ему особые условия), возможно, продолжить активную научную работу Шмальгаузену помогла и его мировая известность. Генетик Р. Л. Берг, хорошо знавшая Шмальгаузена, написала по этому поводу: «Иван Иванович относился к числу людей, избежавших гибели в сталинских застенках, к тем, кого спасла мировая известность. Западные демократии должны были знать — раз Ахматова, Пастернак, Вернадский, Шмальгаузен — не за решеткой, значит, слухи о чудовищном терроре в стране победоносного социализма — клевета»⁵. Тем не менее педагогическая деятельность Шмальгаузена на этом прекратилась.

Вместе со Шмальгаузеном из МГУ были уволены его ученики-сотрудники. Среди них — Абрам Львович Зеликман (1897–1969), зоолог, эволюционист, создавший экспериментальную модель естественного стабилизирующего отбора (работая с мелкими ракообразными — циклопами) и, по сути, доказавший его существование, «человек титанической работоспособности»⁶. К 1948 году он занимал должность доцента на кафедре дарвинизма. После увольнения смог найти себе работу только через год, в сентябре 1949 года, в только что образованном Костромском государственном педагогическом институте им. Н. А. Некрасова на кафедре зоологии, где и работал дальше до конца жизни. Наряду с разработкой методических вопросов преподавания зоологии (так, им были выпущены пособия «Экспериментальные работы по курсу зоологии беспозвоночных» (1951) и «Практикум по зоологии беспозвоночных» (1965)) и гидробиологическими исследованиями ему также удалось продолжить в Костроме главное дело своей жизни — развитие эволюционной теории. Результатом его работ в этой области стали две коллективные монографии — «История эволюционных учений в биологии» (1966) и «Современные проблемы эволюционной теории» (1967), вышедшие под редакцией Ю. И. Полянского, а также популярная брошюра «Как произошел человек»⁷.

По той же статье вместе со своим руководителем был уволен Зелман Исаакович Берман (1905–1967) — морфолог, биолог-эволюционист, работавший на кафедре дарвинизма биологического факультета МГУ с 1936 года. Вернувшись в МГУ с фронта, к 1948 году он занимал на биофаке должность доцента⁸. После увольнения смог найти работу в Издательстве Академии наук СССР, а затем — в Смоленском педагогическом институте. Сыграл важную роль в восстановлении современной эволюционной теории в СССР. В частности, вместе с К. М. Завадским, А. Л. Зеликманом, В.И. и Ю. И. Полянскими, А. А. Парамоновым участвовал в написании книг «История эволюционных учений в биологии» (1966), «Современные проблемы эволюционной теории» (1967)⁹.

Вторым (после Шмальгаузена) в приказе Кафтанова назван Михаил Михайлович Завадовский (1891–1957). Это неудивительно, так как во время сессии его фамилия неоднократно упоминалась как наиболее «откровенного вейсманиста». Кроме того, он был учеником Н. К. Кольцова, бескомпромиссного противника Лысенко. Завадовский заведовал в МГУ кафедрой динамики развития организма с самого момента ее образования в 1930 году в результате разделения кольцовской кафедры экспериментальной зоологии¹⁰. Основные работы Завадовского — в области проблем регуляции пола, эмбрионального развития в зависимости от внешних факторов, закономерностей индивидуального развития и размножения животных. Завадовский разработал и внедрил в практику гормональный метод стимуляции многоплодия сельскохозяйственных животных — что, однако, не помешало обвинять морганистов-вейсманистов в их оторванности от практики и бесплодности их работ. В 1920-х годах он некоторое время был директором Московского зоопарка, начав его превращение в научный центр. Завадовскому принадлежит идея создания знаменитого КЮБЗа¹¹, воплощенная П. А. Мантейфелем. С 1927 года, параллельно с преподаванием в МГУ, работал во Всесоюзном институте животноводства (ВИЖ). После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года он был уволен не только из МГУ, но и из ВИЖ, и шесть лет оставался без работы. Как вспоминал Н. Н. Воронцов, общавшийся с ним в последние годы его жизни, наиболее тяжкое впечатление производили страницы из книг, которые он видел у Завадовского в доме: чтобы как-то прожить, Завадовский вынужден был распродавать свою библиотеку, в том числе и самые дорогие ему книги, из которых решался вырезать и сохранить себе на память первые страницы с дарственными надписями.

Одновременно с самим Завадовским подвергся опале и его метод экспериментального многоплодия — применение метода было запрещено. Его учебник «Динамика развития организма» был изъят из библиотек. Его кафедра динамики развития в МГУ была ликвидирована «в связи с беспредметностью содержания ее профиля, являющегося конгло­мератом отдельных вопросов и проблем»¹². Завадовский был восстановлен в ВИЖ и смог вернуться к работе только в 1954 году, когда на нее оставалось лишь три года жизни.

После ликвидации кафедры динамики развития часть ее сотрудников была переведена на другие кафедры, однако некоторым сотрудникам места в МГУ не нашлось. Так, «по сокращению штата» в сентябре 1948 года был уволен физиолог, эндокринолог Иосиф Абрамович Эскин (1904–1973). Ученик Завадовского, он трудился в его лаборатории в ВИЖ, а затем и на его кафедре в МГУ¹³. Работая в русле работ своего учителя, занимался разработкой метода искусственного гормонального многоплодия — метода, в 1948 году запрещенного. К 1948 году он был уже известным специалистом, автором нескольких учебных пособий по биологии для вузов. В декабре 1945-го на биологическом факультете была проведена научная конференция по проблемам динамики развития организмов, в которой вместе с такими учеными, как Н. П. Дубинин, М. М. Завадовский, А. Г. Гурвич, принял участие и И. А. Эскин. Но спустя три года эта конференция была признана прошедшей «под знаком борьбы с мичуринским материалистическим направлением»¹⁴. После увольнения из МГУ он перешел на работу в Институт эндокринологии АМН СССР. Был одним из первых, кто начал работать в новой области эндокринологии — нейроэндокринологии¹⁵. Автор известного учебника по физиологии эндокринной системы.

К научной школе Н. К. Кольцова принадлежал и декан биологического факультета МГУ, непосредственный ученик М. М. Завадовского Сергей Дмитриевич Юдинцев (1901–1960). При его поддержке и непосредственном участии 4 ноября 1947 года в МГУ состоялась знаменитая антилысенковская конференция (открытое заседание ученого совета биофака МГУ). После увольнения из МГУ как «проводившего активную борьбу против мичуринцев и мичуринского учения…» благодаря помощи С. Е. Северина, П. К. Анохина и Г. Ф. Гаузе, давших ему положительные отзывы, смог устроиться на работу в Лабораторию антибиотиков Академии медицинских наук (АМН) СССР, где занимался разработкой новых антибиотиков и изучением их свойств, в том числе закономерностей циркуляции и выделения антибиотиков из организма. В 1953 году на базе Лаборатории антибиотиков был создан Институт по изысканию новых антибиотиков АМН СССР, директором (сначала врио и и. о. директора) был назначен С. Д. Юдинцев¹⁶. Примечательно, что, несмотря на ослабление гонений на генетику в эти годы, руководство АМН, желавшее назначения Юдинцева директором нового института, вынуждено было представлять его руководству Министерства здравоохранения СССР как специалиста далекого от генетики, который «сам никогда не выступал против мичуринского направления в биологии и не являлся сторонником реакционного учения менделизма-морганизма»¹⁷.

Приказом министра был уволен физиолог растений Дмитрий Анатольевич Сабинин (1889–1951). И у современников, и у следующих поколений физиологов интерес к научному наследию Д. А. Сабинина был огромен. На его лекции в МГУ приходили не только студенты, но и научные работники разных учреждений. Лекции были похожи на детектив — Сабинин давал студентам не готовые сведения, а показывал тот непрямой путь, которым они были получены. Материалы лекций он обобщил в своей итоговой монографии, рукопись которой стала учебником для поколений студентов, но сама книга, подготовленная к печати издательством «Советская наука» незадолго до августовской сессии, была буквально снята с печатного станка. Лишь много позже она была издана, и то по частям, трудами его учеников, в первую очередь О. М. Трубецковой: в 1955 году основная часть книги вышла в свет под названием «Физиологические основы питания растений», и только в 1963 году удалось выпустить отдельным изданием главу «Физиология развития растений», наиболее сильно противоречившую «постулатам» Лысенко.

Надо сказать, что это было не первое его увольнение из МГУ за непризнание идей Лысенко. Сабинин с интересом следил за первыми работами Лысенко в начале 1930-х годов, в 1934 году даже ездил в Одессу, где Лысенко тогда был директором Института генетики и селекции, чтобы ближе познакомиться с его работами. Однако Сабинин быстро разобрался с его теоретическими представлениями и методами экспериментальной работы и с 1934 года регулярно выступал с критикой его работ и высказываний. Его мнение о возражениях Лысенко против генетики было важно для студентов тех лет не только в силу четкости его анализа, но и потому, что оно воспринималось как мнение человека незаинтересованного, не связанного непосредственно с осуждаемой генетикой. То влияние, которое он оказывал на студентов, привело к его увольнению из МГУ в 1937 году «за нетактичное выступление перед студенческой аудиторией по вопросам работы Лысенко»¹⁸. Не смог он остаться в стороне и при активизации нападок на генетику (а к тому времени — и теорию эволюции) в 1947–1948 годах. Вместе с И. И. Шмальгаузеном и А. Н. Формозовым он выступил на конференции в МГУ, проведенной в конце 1947 года в ответ на выступление Лысенко в печати о том, что понятие внутривидовой борьбы относится «к буржуазным пережиткам. Внутривидовой конкуренции в природе нет и нечего ее науке выдумывать»¹⁹. Вместе с ними и с деканом С. Д. Юдинцевым Сабинин написал статью-возражение. Даже в августе 1948 года, когда уже стала ясна поддержка Лысенко со стороны партии²⁰ и очень многие ученые спешили заявить о своем полном согласии с «передовым мичуринским учением», Сабинин не счел возможным для себя хотя бы промолчать. Многие свидетели вспоминали, как на общем собрании коллектива биологического факультета в августе 1948 года, на котором обсуждались «ошибки» руководства и сотрудников факультета в свете решений только что прошедшей сессии ВАСХНИЛ, Сабинин выступил с осуждением «учения Лысенко» несмотря на призывы ректора «остановиться и подумать, чем всё это грозит»: «Я 40 лет преподаю физиологию растений и много лет думал над этими вопросами. Мне нечего передумывать»²¹. По воспоминаниям присутствовавших на собрании, тишину аудитории буквально прорезали слова Сабинина: «А всё-таки Мендель был великий учёный!»²²

Гибель научной биологии в родной стране и молчаливое согласие многих его коллег (и даже учеников) на этот «разбой в науке»²³ оказались личной трагедией для Сабинина, которую он не смог пережить. Возможности для продолжения научной работы, которая была смыслом его жизни, тоже не было: после увольнения из МГУ никто не решался взять его на работу. И хотя в 1949 году ему ­протянул руку помощи И. А. Папанин, устроив его на Черноморскую станцию Института океанологии, жизнь на этой станции почти в ­одиночестве, в отрыве от близких людей, от коллег, от активной научной жизни, к тому же в плохо приспособленных для работы условиях, угнетала Сабинина, а для устройства на какую-либо «настоящую» научную работу от него требовали публичного покаяния. Стало ясно, что «новая ситуация на биологическом фронте» — не временная кампания, а надолго и всерьез. В 1951 году Сабинин покончил с собой.

Вместе с Сабининым были уволены из МГУ многие из его коллег, как с его кафедры физиологии растений (Ю. Л. Цельникер и М. Б. Штернберг), так и из Ботанического сада МГУ, заведовать которым Сабинина назначили незадолго до этого, весной 1948 года (Л. П. Бреславец, Е. И. Мейер, И.Г. и Т. И. Серебряковы, И. В. Каменецкая). Ю. Л. Цельникер и М. Б. Штернберг — молодые специалисты, успевшие накануне сессии, в июне 1948 года, защитить кандидатские диссертации по сабининским темам, что вряд ли было бы возможно позже. Юдифь Львовна Цельникер (р. 1921) — физиолог растений, ученица Сабинина. В промерзших аудиториях Московского университета в 1942–1944 годах она слушала лекции Сабинина, участвовала вместе с ним в экспедиции в Грузию в те же военные годы, в первые послевоенные годы занималась физиологией плодоношения цитрусовых и яблонь; с лета 1948 года ожидалось начало новой работы, на переднем крае физиологии того времени, — изучение физиологической активности синтетических ростовых веществ (гормонов), совместно с кафедрой А. Н. Несмеянова, тогда еще — ректора МГУ. В августе 1948 года вслед за своим учителем она была уволена из МГУ с не менее «криминальной» формулировкой: «с целью укрепления кафедры физиологии растений», которая долго не позволяла ей найти работу. После девяти месяцев безуспешных поисков работы ей удалось устроиться в Институт леса, директор которого В. Н. Сукачёв решался давать приют многим уволенным генетикам. (Буквально через несколько лет Сукачёв в возглавляемом им «Ботаническом журнале» осмелится давать место статьям, критически анализирующим те или иные положения лысенковской «биологической науки».) В последующие годы ею были выполнены пионерские исследования по экофизиологии леса, по физиологии засухоустойчивости, теневыносливости, фотосинтеза и дыхания древесных растений, обобщенные в нескольких монографиях: «Радиационный режим под пологом леса», «Фотосинтез и дыхание подроста», «Физиологические основы теневыносливости древесных растений» и др. Очень многое Ю. Л. Цельникер сделала и для сохранения памяти о своем учителе, написав воспоминания о нем и собрав воспоминания многих его учеников²⁴. В этом году Юдифь Львовна отметила свой столетний юбилей.

Другая ученица Сабинина, Майя Борисовна Штернберг (1920–2016), которая также участвовала в грузинской экспедиции, занимаясь физиологией другой важной на тот момент сельскохозяйственной культуры — тунга, также должна была включиться в многообещающие исследования активности синтетических гормонов растений, и также была уволена «с целью укрепления кафедры». Зарабатывала на жизнь переводами и редактированием научных книг, и только в 1952 году смогла устроиться на постоянную работу в только что созданный ВИНИТИ, ставший приютом для многих изгнанных из науки в результате разных «сессий» — аналогов сессии ВАСХНИЛ. В ее переводах или под ее редакцией вышли многие важные для развития отечественной науки переводные монографии — например, «Культура растительных тканей» Ф. Р. Уайта, «Ритмы физиологических процессов» Э. Бюннинга, «Биохимия нуклеиновых кислот» Дж. Дэвидсона, учебник «Биология» К. Вилли (впоследствии широко известный у нас в стране в более поздних изданиях как «Биология» Вилли и Детье). Много позже она эмигрировала в США, где продолжила ту же работу редактора научных изданий в Academic Press.

Лидия Петровна Бреславец (1882–1967), цитолог, цитогенетик, была выпускницей еще Московских высших женских курсов и Московского сельскохозяйственного института, отчасти — ученицей знаменитых генетиков Германа Нильсона-Эле и Эрвина Баура (не путать с автором «Теоретической биологии» Эрвином Бауэром!). Она была автором первого в СССР учебника по цитологии растений, первых оценок влияния иони­зирующей радиации на клетки растений, теоретических и методических работ по полиплоидии растений, хромосомам растительных клеток, развитию и строению пластид. Она учила еще первое поколение генетиков — членов знаменитого «Дрозсоора»: Н. В. Тимофеева-Ресовского, Н. К. Беляева, Д. Д. Ромашова, Е. И. Балкашину, Б. Л. Астаурова и других. Как шутливо вспоминал Тимофеев-Ресовский, они ходили в МОИП (Московское общество испытателей природы) «смотреть ее доклады, не слушать, а смотреть»²⁵. Еще с 1928 года (а по другим сведениям даже с 1917-го) Бреславец начала читать курс по цитогенетике для студентов Московского университета. С 1938 года она руководила лабораторией морфологии растений Ботанического сада МГУ. Несмотря на «безобидный» морфологический профиль лаборатории Бреславец, ее отношение к «мичуринской биологии», видимо, было хорошо известным не только по ее работам, в которых рассматривалась роль хромосом в развитии признаков растений. По воспоминаниям Р. Л. Берг, во время празднования юбилея АН СССР в 1945 году Л. П. Бреславец и С. Л. Фролова, цитологи с мировым именем, не пришли на одно из наиболее торжественных событий, доклад Лысенко, прочитанный в присутствии знаменитых иностранных гостей, — по собственному признанию Бреславец, «чтобы не быть свидетелями профанации своей Родины и своей науки перед иностранцами»²⁶. В августе 1948 года уволена «с целью освобождения биологического факультета от лиц, в своей научной и педагогической работе стоящих на антинаучных позициях менделизма-морганизма». Только благодаря личной помощи С. И. Вавилова, по словам самой Бреславец, спасшего ее и ее семью, ей удалось устроиться на работу в Институт физиологии растений²⁷. Позже работала в Лаборатории биофизики изотопов и излучений АН СССР и в ее преемнике — Институте биофизики²⁸.

Елена Игнатьевна Мейер (1884 —?), миколог и фитопатолог леса — также ученый из старшего поколения, впервые столкнувшаяся с ограничениями на право обучения и работы в университете еще в императорской России. После окончания в 1908 году Московских высших женских курсов преподавала во многих средних и высших учебных заведениях, при одном из них — рабфаке Московской горной академии — вела научные исследования. Также до 1941 года работала в Лаборатории микологии и хранения древесины Центрального НИИ механической обработки древесины (ЦНИИМОД), а с 1941 года — в лаборатории морфологии растений Ботанического сада МГУ. В 1948 году вслед за руководителем лаборатории была уволена «для коренного изменения в направлении научно-исследовательской и культурно-просветительской работы Ботанического сада МГУ и для обеспечения мичуринского направления в ней». После увольнения из МГУ смогла вернуться в ЦНИИМОД²⁹. Составила «Определитель деревоокрашивающих грибов» (1953). Кроме научных работ написала ряд научно-популярных книг: «Болезни леса» (1931), «Лесная фитопатология» (1933), «Двойная заболонь дуба» (1935). Более известен ее брат, Константин Игнатьевич Мейер, который в течение почти трех с половиной десятилетий был заведующим кафедрой высших растений МГУ.

Супруги Иван Григорьевич Серебряков (1914–1969) и Татьяна Ивановна Серебрякова (1922–1986) известны своими работами по изучению ритмов сезонного развития и жизненных форм растений. Так, И. Г. Серебрякову принадлежит одна из классификаций жизненных форм растений и работы по роли внутренних и внешних факторов в годичном ритме развития растений, а Т. И. Серебряковой — работы по морфогенезу и эволюции жизненных форм травянистых растений. Серебряков учился в МГУ одновременно на кафедре геоботаники у В. В. Алехина и на кафедре физиологии растений у Д. А. Сабинина. Окончив обучение в 1941 году, с началом Великой Отечественной войны вступил в народное ополчение, откуда был вскоре демобилизован по болезни и вернулся в МГУ. Работая в Ботаническом саду МГУ, испытал сильное научное влияние К. И. Мейера. С 1943 года читал лекционный курс «Морфология вегетативных органов высших растений» для студентов-ботаников биофака МГУ³⁰. Сереб­рякова пришла в МГУ еще будучи школьницей, в кружок юннатов в Ботаническом саду МГУ, где ее первым наставником был ботаник А. В. Кожевников (вскоре скончавшийся в возрасте 32 лет). Будучи студенткой МГУ, она училась у В. В. Алехина, по окончании — работала в Ботаническом саду МГУ.

В сентябре 1948 года Серебряковы были уволены «для коренного изменения в направлении научно-исследовательской и культурно-просветительской работы Ботанического сада МГУ и для обеспечения мичуринского направления в ней», о чем узнали по возвращении из экспедиции на Приполярный Урал. После увольнения И. Г. Серебряков поступил на работу в Московский городской педагогический институт им. В. П. Потемкина, а Т. И. Серебрякова нашла работу редактором в Учпедгизе (позже известном как издательство «Просвещение»). В 1952 году она вернулась в науку — поступила на кафедру ботаники в МГПИ им. В. И. Ленина. После слияния в 1960 году МГПИ им. В. П. Потемкина с МГПИ им. В. И. Ленина их научные судьбы снова соединились. Кроме научных работ оба оставили заметный след в учебной литературе: И. Г. Серебряков — как автор учебного пособия «Морфология вегетативных органов высших растений», а Т. И. Серебрякова — как вдохновитель, организатор и один из авторов одного из наиболее популярных учебников по ботанике для вузов, более известного среди студентов по первому автору (А. Е. Васильев и др.); она также была активным популяризатором ботаники³¹.

Ирина Владимировна Каменецкая (1915 — ?) окончила кафедру геоботаники МГУ. Ее мужем был известный кюбзовец, энтомолог А. Ф. Каменский, еще в школьном возрасте совершивший в одиночку экспедицию на Крайний Север для изучения паразитов северного оленя, погибший на фронте в 1942 году. К 1948 году Каменецкая работала ученым секретарем Ботанического сада МГУ. Как и многих уволенных в тот год «морганистов», ее приютил В. Н. Сукачёв в Институте леса. Вместе с институтом, включенным в 1959 году в состав Сибирского отделения АН СССР, переехала в Красноярск. Основные работы были посвящены структуре и динамике степной и таежной растительности, продуктивности различных научных сообществ, влиянию метеорологических условий на их возобновление и почвенным банкам семян разных видов.

Василий Птушенко, канд. физ.-мат. наук, НИИ физико-химической биологии

им. А. Н. Белозерского МГУ, Институт биохимической физики им. Н. М. Эмануэля РАН

¹ Это явление подробно описано в классических книгах Ж. А. Медведева, С. Е. Резника, В. Н. Сойфера, Л. Грэма (Грэхэма), Д. Жоравски, а также неоднократно обсуждалось на страницах ТрВ-Наука: trv-science.ru/2018/07/stalin-protiv-genetiki, trv-science.ru/2018/12/zhores-medvedev-martin-kuzovkin, trv-science.ru/2019/03/legendarnyj-rapoport

² Приведем полностью данный фрагмент из Приказа № 1208 от 23 августа 1948 года «О состоянии преподавания биологических дисциплин в университетах и о мерах по укреплению биологических факультетов квалифицированными кадрами биологов-мичуринцев», подписанного министром высшего образования СССР С. В. Кафтановым:

«2. Освободить от работы проводивших активную борьбу против мичуринцев и мичуринского учения и не обеспечивших воспитания советской молодежи в духе передовой мичуринской биологии: в Московском университете — заведующего кафедрой дарвинизма академика И. И. Шмальгаузена, заведующего кафедрой динамики развития организма профессора М. М. Завадовского, заведующего кафедрой физиологии растений профессора Т. Д. Сабинина, декана биологического факультета доцента С. Д. Юдинцева, доцентов биологического факультета С. И. Алиханяна, А. Л. Зеликмана, З. И. Бермана, М. И. Шапиро». (Цит. по: Бюллетень Министерства высшего образования СССР. — М.: Государственное издательство «Советская наука». 1948. № 10. с. 3–5).

Обращает на себя внимание некоторая небрежность текста приказа, проявившаяся в ошибочном написании инициалов некоторых из упоминаемых в нем ученых.

³ Сессия ВАСХНИЛ — 1948. О положении в биологической науке: Стенографический отчет…

⁴ Берг Р.Л. Почему курица не ревнует? Эволюция и жизнь. — Санкт-Петербург: Алетейя. 2013.

⁵ Там же.

⁶ Там же.

⁷ История развития биологического направления в КГУ.

⁸ Память народа. Берман Зельман Исаакович.

⁹ Колчинский Э.И. В центре биологических дискуссий: к столетию со дня рождения К.М. Завадского (1910-1977) // Историко-биологические исследования. 2010. 2(3);

Круглов Н.Д. Берман Зельман Исаакович // Смоленская область. Энциклопедия. Том 1. Персоналии. В.Ф. Антощенков и др. (ред.) — Смоленск: СГПУ. 2001.

¹⁰ Шноль С.Э. Герои, злодеи, конформисты отечественной науки. — М.: Книжный дом «Либроком». 2010.

¹¹ Кружок юных биологов зоопарка.

¹² Чернышёва Л.Ю. Летопись Московского университета. М.М. Завадовский.

¹³ Белозеров О.П. Становление и эволюция научной дисциплины в социально-политическом контексте: М.М. Завадовский и динамика развития организма. Диссертация на соискание ученой степени доктора биологических наук. — М., 2019.

¹⁴ Летопись Московского университета. Летопись биологического факультета.

¹⁵ Памяти И. А. Эскина // Проблемы эндокринологии. 1973. 19(5), с. 123–124.

¹⁶ Корсаков С.Н. Декан С.Д. Юдинцев // Природа. 2010. №3, с. 63–71.; Белозеров О.П. Сергей Дмитриевич Юдинцев (1901–1960): Материалы к биобиблиографии // ВИЕТ. 2010. № 4, с. 100–111.

¹⁷ Белозеров О.П. Сергей Дмитриевич Юдинцев (1901–1960): Материалы к биобиблиографии // ВИЕТ. 2010. № 4, с. 100–111.

¹⁸ Цит. по: Цельникер Ю.Л. Непройденные пути Д.А. Сабинина (воспоминания и размышления) // Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917–1940). — М.: Academia, 2007, c. 444–463.

¹⁹ Лысенко Т.Д. Почему буржуазная наука восстает против работ советских ученых // Литературная газета. 18 октября 1947 года.

²⁰ «Меня в одной из записок спрашивают, каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю: ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают)» Сессия ВАСХНИЛ — 1948. О положении в биологической науке: Стенографический отчет сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, 31 июля — 7 августа 1948 года. / Ред. коллегия: В. Н. Столетов, А. М. Сиротин, Г. К. Объедков. — М.: ОГИЗ-Сельхозгиз, 21 августа 1948. — 536 с. — 200 000 экз.

²¹ Цельникер Ю.Л. Непройденные пути Д.А. Сабинина…

²² Личное сообщение С.З. Миндлин.

²³ Выражение ученицы Сабинина Ю.Л. Цельникер. См.: Цельникер Ю. Л. Непройденные пути Д.А. Сабинина…

²⁴ Цельникер Ю. Л. Непройденные пути Д. А. Сабинина (воспоминания и размышления) // Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917–1940). — М.: Academia, 2007, c. 444–463; Цельникер Ю. Л. Воспоминания. — М: Изд. Дом МИСиС. 2009; Дмитрий Анатольевич Сабинин в воспоминаниях современников // Составители Зайцева М. Г., Цельникер Ю. Л.; отв. ред. Жолкевич В. Н. — М.: Наука. 1992.

²⁵ Тимофеев-Ресовский Н.В. О замечательном Практическом институте, биостанциях и личном контакте с самой передовой генетикой. // Устная история.

²⁶ Р. Л. Берг описывает впечатление от этого доклада у знаменитого английского эволюциониста Дж. Гексли (Хаксли) и ботаника Э. Эшби, которых она сопровождала: «Гексли спросил Лысенко: „Если нет генов, как объяснить расщепление?“ „Это объяснить трудно, но можно, — сказал Лысенко. — Нужно знать мою теорию оплодотворения. Оплодотворение — это взаимное пожирание. За поглощением идет переваривание, но оно совершается не полностью. И получается отрыжка. Отрыжка — это и есть расщепление“. Элеонора Давидовна (Э. Д. Маневич, выполнявшая функцию переводчика на том заседании. — В.П.) перевела: „We know in our own persons, that digestion is not always complete. When that is so, what happens? We belch. Segretion is Nature’s belching: unassimilated hereditary material is belched out“. Эти слова Гексли приводит в своей книжке. (Julian Huxley. Heredity East and West. Lysenko and World Science. N.Y. 1949. Р. 102). После доклада два джентльмена, два немолодых сдержанных англичанина сперва в замешательстве посмотрели друг на друга, потом вдруг обернулись друг к другу, вскинули руки на плечи друг друга и захохотали». (Берг Р. Л. Суховей: Воспоминания генетика. — М.: Памятники исторической мысли. 2003).

²⁷ Письмо Л.П. Бреславец С.И. Вавилову. Архив РАН, ф.596, оп. 3, д.130, л.2.

²⁸ Кудряшов Л.В. Лидия Петровна Бреславец (11 IX 1882 — 25 V 1967) // Ботанический журнал. 1970. 55(1), с. 132–134.

²⁹ Русские ботаники (ботаники России-СССР): Биографо-библиографический словарь. Т.5: Лаасимер-Мяздриков. Липшиц С. Ю. (сост.), Сукачев В.Н. (ред.). — М.: Издательство МОИП. 1952.

³⁰ Шафранова Л.М. Иван Григорьевич Серебряков — человек и ученый. — М.: Прометей. 2004; Викторов В.П., Шафранова Л.М., Шорина Н.И., Пятунина С.К., Курченко Е.И. Иван Григорьевич Серебряков — основатель научной школы биоморфологии растений // Преподаватель ХХI век. 2015, 1(3), с. 34–42.

³¹ Жукова Л.А. Татьяна Ивановна Серебрякова — выдающийся биоморфолог XX столетия //Самарская Лука: проблемы региональной и глобальной экологии. 2015. 24(3), с. 213–228.